Как жизнь?
Так называемый опенспейс, отдел продаж, стол к столу. Мансардные окна, с которых стекает питерский дождь, время три после полудня. До конца рабочего дня два часа, надо еще чуток поднажать. Мне нравится наша команда продажников, все очень веселые ребята. Справа от меня сидит Ирэн - наша королева мероприятий. Ей с нами хорошо. Не то что сидеть в отделе финансов или вообще с айтишниками. Ничего не услышишь. У нас жизнь кипит: звонки, переговоры с клиентами, победы и поражения, сплетни. Мы на передовой- первыми узнаем, что будет происходить на рынке.
Компания “Маэрск” - лидер мировых контейнерных перевозок. Санкт-Петербург - крупнейший порт России, а значит, мы привозим то, что будет кормить, одевать и развлекать российского потребителя. Мы ведем переговоры с производителями и покупателями по всему миру. Мы - важное звено в цепочке поставок.
Напротив меня, по диагонали, сидит Алекс — молодой перспективный менеджер из Калининграда, закончивший два года стажировки в компании и подающий большие надежды.
Сейчас, окончив программу, он должен отправиться на стажировку (“экспатриацию”) за границу и может выбрать любое место. Возьмут ли его - другой вопрос, но весь мир с его безграничными возможностями ему открыт.
“Маэрск” - датская компания, 30 000 сотрудников по всему миру, работать здесь - большая честь. Пройти отбор сложно. Поэтому если попал - ты уже элита. Компания - кузница кадров в логистике.
Английский - официальный язык компании, даже внутри российского представительства с сотрудниками мы переписываемся на английском.
Каждый день Алекс нарушает гробовую тишину примерно в одно и то же время, когда все усиленно делают последний рывок в конце рабочего дня, и спрашивает:
-How is life, Katya?
И не дождавшись ответа, задает наводящий вопрос:
-Passing by?
Жизнь в “Маэрске” была очень комфортная. Защита со всех сторон, социальный пакет, белая зарплата, легко одобренный кредит, ипотека, визы. И если на то пошло, продавать было легко, потому что все к тебе шли сами, нужно было просто брать подороже.
Я знала: еще пару лет в компании и я буду выглядеть как серьезный человек с историей, смогу подать документы на американскую визу и мне ее легко одобрят. Так и вышло. Официальное письмо с работы с логотипом звезды сработало, как волшебная палочка, - консул не задал мне ни единого вопроса.
Теперь я наконец-то могла поехать в город моей мечты - Нью-Йорк. Я шла к этому десять лет.
Я родилась и выросла на Сахалине, в городе, которого даже нет на карте, у моря, в семье учителей. Мои родители в свое время приехали сюда молодыми учителями по распределению. Сахалин - это остров на Дальнем Востоке, чуть севернее Японии.
В XIX веке здесь была каторга, которую Чехов назвал адом, а в восьмидесятых, хоть каторги уже и не было, сохранилось ощущение покинутости и, наверное, отпечаток какого-то страдания и несвободы. Мы называли большую землю материком. “Летом мы поедем на материк” звучало так, будто мы отправимся в экспедицию на Марс. К слову, выезжать на материк удавалось не всем, но
какие-то привилегии у учителей все-таки были, например, оплаченный проезд на большую землю раз в год.
Все детство, которое я все же считаю счастливым, мы с дворовыми ребятами мечтали, чтобы остров вернули Японии. Это не патриотично, я понимаю, но мы росли с представлением, что там, на другом берегу, жизнь лучше, а у нас она лучше никак не станет. Летом у детей самым главным развлечением было гулять по берегу моря и искать японские сокровища, своеобразные дары моря, а попросту говоря — мусор с японских кораблей. Мы находили диковинные пластиковые и стеклянные бутылки с японскими иероглифами, пакеты и пенопластовые коробки, осколки посуды.
Когда мне было одиннадцать лет, папа впервые привез меня в Москву и Петербург.
Такая возможность была не у всех, родившихся в Углегорске, очень многие за всю свою жизнь так и не смогли покинуть остров. Можно сказать, я была из семьи привилегированных — не всех родителей отправляли в командировки для повышения квалификации. Это был 92-й год, страна шагнула в открытый рынок. Заграница пришла к нам сама.
Я помню, какое впечатление произвел на меня магазин французской косметики и парфюмерии Lancome на Невском проспекте. Это был как портал в другой мир, окно в Париж. Я впервые тогда увидела французскую косметику вблизи - красивые коробочки, баночки и бутыльки. Световые витрины, с которых на меня загадочно смотрели роскошные женщины, в магазине пахло дорогими духами. Ничего купить там мы не могли, многие так же приходили туда прикоснуться к новому открывающемуся миру роскоши. Тогда я хорошо поняла, что в этом мире почему-то совсем нет места для девочки из Углегорска. Он для кого-то особенного, для той красавицы с рекламного щита.
Папа сводил меня в Эрмитаж, после мы сели на набережной Невы, и он сказал мне, что будет очень счастлив, если в будущем я смогу устроиться на работу в Эрмитаж хотя бы уборщицей.
Теперь папа мог мною гордиться. Я работала в компании “Маэрск”. Жила в Петербурге, купила машину в кредит, после работы ездила в Институт культуры, где получала второе высшее образование по истории искусств.
Моих знаний и насмотренности достаточно, чтобы заявить, что коллекция в Эрмитаже так себе, другое дело Галерея Уффици, музей Прадо и Музей истории искусств в Вене.
В “Маэрске” мой план никому кроме Алекса неизвестен, все думают, что мне просто скучно. Но на самом деле я готовилась поступать на программу трейни в большой аукционный дом Christie's в Нью-Йорке, поэтому я пошла учиться в “Кулек”. По выходным я сидела в библиотеке и писала конкурсную работу на стипендию по теме “Реставрация фресок Микеланджело в Сикстинской капелле”.
Я хотела прожить интересную, яркую жизнь, и мне кажется, что моя биография должна обязательно включать Лондон, Париж или Нью-Йорк.
Она не может просто так пройти с девяти до пяти, пусть и за красивыми окнами офиса.
Это такая заносчивость и наглость провинциалки, которой пришлось биться за место под дождливым питерским небом, теперь выглядывающим из мансардных окон уютного офиса.
Мне часто говорили, что у меня ничего не получится, только потому что я “деревня”.
Поэтому сейчас меня уже не остановят чьи-то сомнения. Для девочки из деревни, приехавшей в Петербург в семнадцать лет, я многого добилась.
Теперь я хотела в Нью-Йорк, совсем страх потеряла. И не просто куда-либо, а в аукционный дом Christie's продавать Моне. Мне кажется, это интереснее, чем продавать контейнеры.
После работы я ездила на занятия балетом. Еще один незакрытый гештальт. Из меня не вышло балерины,. Алекс часто шутил: “Когда показательное выступление, Катя?”
А мне нравилось, что в свои двадцать восемь я встала на пуанты.
С Christie’s ничего не вышло, меня отсеяли на третьем туре. Sothebys прислали приглашение на учебу по программе “арт-бизнес”, но я не понимала, где мне взять 50 000 долларов на обучение. И не чувствовала, что хочу этого настолько, чтобы найти возможности и уехать. Я потратила два года своей жизни на эту идею, и у меня ничего не вышло.
Мне скоро должно было исполниться тридцать. Жизнь продолжала проходить мимо за переговорами об эксклюзивных поставках бананов из Эквадора в красивых контейнерах со звездой.
И тут Лиля, начальница отдела, сделала ход конем, объявив, что покидает компанию. Как выяснилось, не только я имела другие планы на жизнь. Лиля, однако, рассчитывала, что я как раз-таки останусь и, более того, займу ее место, тем самым мы, как говорится, соблюдем преемственность власти и сохраним то, что строили вместе три года. Но высшее руководство решило иначе, предложив позицию своему человеку. Остаться после этого я не могла.
Тогда я просто прыгнула со скалы в надежде разобраться с планом в процессе падения. Мое уязвленное эго мне в этом помогло. Иногда выехать получается на злости.
Многие сочли это решение импульсивным, а мне тогда показалось, что жизнь сама выталкивает меня на новый виток и необходимо действовать. Как сейчас бы многие сказали - читайте знаки вселенной.
“Маэрск” очень многих держал, несмотря на то что, как и в любой корпорации, в ней не считались с людьми, каждый человек - лишь винтик. Но на этом корабле было очень тепло, уютно, стабильно, сытно и предсказуемо, а значит, безопасно.