Моя бывшая соседка Эмма попросила меня приехать и остаться на долгие выходные присмотреть за ее собакой.
Пандемия кардинально изменила жизнь Эммы, начав давать уроки онлайн уже через три месяца она смогла позволить себя снимать отдельную квартиру.
Она искренне была уверена, что работая инструктором по йоге в различных новомодных студиях Манхэттена она никогда не сможет позволить себе жить одна и будет вынуждена делить квартиру с соседями.
Две тысячи долларов за просторную хоть и однокомнатную квартиру на Манхэттене- это дешево. Эмме очень повезло, плюс пандемия обрушила цены на аренду.
До пандемии я была очень рада, что наконец-то могу позволить платить тысячу долларов за комнату и мне не нужно вечно переезжать.
Наступила стабильность.
Район Вашингтонский холмы, 181- ая улица западной части Манхэттена, Гудзон и легендарный мост Джорджа Вашингтона.
Нас трое, у всех дико занятое расписание, домой приходим спать и по праздникам используем гостиную для посиделок и просмотра кино.
Я была довольна, у меня была удобная большая кровать, которую можно было обойти со всех сторон, письменный стол и на балконе росли цветы. Я любила свой уголок, свою комнату, в которой можно было спрятаться от большого города.
Да, тараканы, да- мыши на кухне, которых невозможно было переловить, но это же Нью-Йорк. Это одно из условий игры, часть незабываемого опыта.
Метро в трех минутах, и если нет проблемы с поездами, то через 20 минут я уже на 42-ой, а это центр.
В тот год, который я прожила на холмах я не забуковала ни одной роли.
Эмма с собачей тоской в глазах рассказывает нам, что она будет переезжать на "этаж повыше" и кажется, что она оправдывается перед нами, как перед детьми из приюта. За Эммой пришли, а за нами нет. Мы как дети, которых не усыновили, конечно же, очень ей завидовали и радовались одновременно. А еще мы ждали, что и за нами тоже придут.
Тогда я еще не знала, что всего через два месяца лифт пришлют и за мной, и не просто куда-то, а на Пятую Авеню с видом на Центральный парк. "Что ты тут скулишь уже, собирай вещи, половину, к слову, выкидывай."
Эмма больше года живет в своей квартире, я почти год живу на Пятой авеню декорациях фильмов Вуди Аллена.
В кино.
Как-то моя подруга спросила меня: “Что же ты будешь делать, когда это закончится?”
Я не знаю.
Я привыкла смотреть из окна на Центральный парк, пить кофе из посуды тиффани, прогуливаться вокруг резервуара Джекки Кеннеди, и передвигаться пешком, бегом либо на велике. Вся жизнь вокруг парка.
Каждые выходные я иду на 96-ую за кофе; тихий, утренний верхний ист сайд- это особая магия. В воздухе пахнет свежей зеленью.
Это субботнее утро я проснулась в квартире Эммы.
А сейчас, находясь у нее дома я чувствую приступ тошноты. Не могу понять, что провоцирует такую реакцию больше, тараканы на кухне, которых я не видела год, затхлые полотенца или стойкий запах псины, помешанный с женским одиночеством.
Эмма взяла Робин из приюта восемь лет назад, это больше чем собака, это ее ребенок и альтер эго, Эмма любит ее до такой степени, что спит с ней в кровати под одеялом и платит за уход за ней больше, чем некоторые родители за присмотр своих детей. Робин определенно прошла через сильный абьюз, издевательства, голод и травму брошенности до того, как попала в приют. И несмотря на то, что она уже восемь лет живет сытой жизнью, наполненной счастливыми визгами Эммы, она сохранила взгляд брошенной собаки, жадно подбирает мусор на улице, как будто бы никогда не ела.
Выходя из подъезда я морщусь от резкого запаха мочи. Завести собаку в Нью-Йорке гораздо проще, чем человека, поэтому собак здесь много, и все они ссут на асфальт, но здесь нет дворецких, которые пройдутся со шлангом с утра.
Поистине суровое пробуждение, угрюмые, старые неухоженные дома, мусор, вываливающийся из баков, стойкий запах мочи и какое-то бесконечное уныние.
Я удивляюсь, как за год можно все это забыть и быстро привыкнуть к мраморным полам и накрахмаленным простыням. И сейчас подходя к дому на Пайнхерст авеню мне кажется, что вся та жизнь была вообще не со мной. И вместе с этим меня пронизывает дикий страх сюда вернуться.
Такой же страх, который заставил меня сгруппироваться и выжить одной в Санкт-Петербурге в 17 лет.
Тогда для меня не было ничего страшнее, чем перспектива вернуться назад на Сахалин. Это было подобно смерти.
Робин тащит меня к кафе, где ее прикармливали беконом, я в тоске тоже решила купить кофе и круассан в кофешопе, в который ходила каждое утро во время карантина.
Кофе оказался противным, круассан вчерашним.
Робин заваливается на спину и в экстазе трется об асфальт, демонстрируя прохожим свои розовые соски. Я гоню от себя мысли, что она сейчас принесет на спине в квартиру.
Все здесь, включая ошейник Робин, выглядит убого и разваливается на куски. Мне дурно так, что я начинаю чесаться.
Я даю себе обещание сюда больше не возвращаться. Я не знаю как все должно сработать, но так жить я точно больше не буду. Не хочу.
И пока я живу на Пятой авеню почаще забегать в Мет и смотреть на Монэ, широко улыбаться прохожим и быть каждый день благодарной за накрахмаленные простыни.
Я все думала, как же себя замотивировать, а надо было всего лишь спуститься на первый этаж.
Испытываю сейчас невероятную бодрость, азарт и где-то злость, внутри меня активировался архетип убийцы.